Полина: до и после. 1

Когда Полина была маленькой, она постоянно разговаривала. Но это “постоянно” распространялось только на ее маму.  Остальные были уверены в том, что Поля малообщительная тихоня. И только мама уставала от ее нескончаемой болтовни. Однажды она спросила 6-летнюю Полю: “Ты когда-нибудь молчишь?” На что девочка искренне ответила: “Так у меня же во рту пересохнет”.

***

Брат научил Полю многому.

Размеренно качать головой, делая вид что слушаешь, когда тебе неинтересно то, что тебе рассказывают.

Уметь не не выдавать своего присутствия, спрятавшись в кладовке, когда к брату приходили друзья. Так Поля узнала многое о взрослой жизни намного раньше своих сверстников.

Носить красный шарф, тогда, когда все носят зеленый и наоборот. “Потому что вести себя как все, значит, быть как все”, - говорил брат.

Но любимым выражением, унаследованным от Костика, у Поли было “Дают – бери, бьют – беги”. Хотя, она презирала что-то у кого-то брать и уж точно никогда не бежала, когда ее били. Да и брат так не поступал. Но звучало красиво.

***

Папа Поли очень любил читать. Он читал везде: в поезде, спальне, туалете, на кухне, дома и в гостях, на скамейке перед  сельским домой полиной бабушки. Папа читал много и многое, все больше по истории Второй Мировой. Между предыдущей и следующей книгой он всегда делал недельную паузу. “Книгу нужно пережить”, - задумчиво говорил папа.

***

Сорин был иностранцем. Странным, невесть как занесенным в полину страну гением. Такое случается. Встречаешь вроде бы обычного, уставшего от жизни  человека, а на второй или третий день (а иногда месяц, иногда на пятой минуте) понимаешь, что перед тобой ОН, гуру. Противный, резкий, наглый, неуместный, но гениальный. И Поля ему все прощала и впитывала его слова, поступки, запутанную логику мышления, которая не такая уж и запутанная, как оказалось. Просто большинство столько или не курит, или не думает. Сорин курил сигары. Но появление идей в его лысеющей голове шло скорее перпендикулярно, чем параллельно курительному процессу. В один день гений сказал: “Тебе не должно быть все равно кто тебя ебет”. Может он и просто так это сказал. А она записала фразу в своем Молескинe и пометила ее восклицательным знаком, с  жирной 3-секундной точкой внизу и над ней закрашенным треугольником вместо волнующейся палочки. Это означало “гениально”.

***

Поля очень любила рисовать. Она никогда не стала бы гениальным художником. У нее было все для неплохого, но чего-то не хватало даже до хорошего, не то что гениального. Все дело в том, что не она выбирала что рисовать. А сами объекты ее выбирали.

Она никогда не купила бы картину с цветами. Ну разве что хорошие друзья подарили бы. Сама же она рисовала только цветы. Потому что они у  нее получались. Легко и просто. А не мучительно и болезненно как все остальное. Ну а что за художник, которым руководят его натурщики? Поэтому рисование она забросила. Решила хоть в чем-то проявить характер.

***

Поля очень любила танцевать. Но только в одиночестве.

Раньше она танцевала постоянно. Конкурсы, выступления, поездки. Но потом ее партнера перекупили. Вот просто пришли и забрали. И полетели к черту все ее медали, грамоты и пьедесталы. А тут она еще и вымахала выше сверстников. Где такой нового партнера найти? И ушла она к станку. Балетному. Его уже никто не мог купить.

Многие думают, что Поля вообще танцевать не умеет. Но она танцует, только тогда, когда совсем плохо. Или очень хорошо. И когда никого рядом нет.

***

Каждое лето Поля ждала этого разговора. Она приезжала к матери своего отца и ждала. Этот разговор должен был состояться ни сегодня так завтра, ни в дождь, так под палящим солнцем. И вокруг обязательно должны были быть свидетели. Если бы бабушка была актрисой, то была бы только успешной, признанной актрисой. Она умела держать паузу и говорить так, чтобы услышали в последнем ряду, простите, на том конце двора.  А разговор был один и тот же. С прописанным годами сценарием: “Ну и как там твоя мама без твоего папы? Хреново небось? А вот не надо было его бросать. И у тебя отец был бы”. И все уж знали завязку, наполнение сцены и развязку, но ждали этого разговора. Поля ждала с обреченностью овцы, которую хочет она не хочет, но постригут под эрдельтерьера. Родственники ждали с интересом. Ну это как в зоопарк сходить. Все те же медведь и антилопа в вольерах, зато сходили.

И он каждый раз происходил. Поля уже знала значение бабушкиного “Ээээ, постой-ка”. Потому что, зовя к столу или прося чем-то помочь, бабушка никогда не расправляла так плечи и не окидывала взором весь двор. И Поля готовилась молчать. Благо, делать это нужно было всего 10, иногда 15 минут. Бабушка, слава богу, не была стайером. Первые года Поля еще пыталась что-то вставить, превратив монолог в диалог. Но бабушке на этой сцене нужна была декорация, а не партнер. И Поля научилась молчать.

В конце концов бабушка ее любила. Странной любовью, которую испытывают к детям разведенных родителей. И подзатыльник не дашь (как там ее психованная мамаша-разведенка отреагирует?) и не приструнишь.

Бабушкин ежегодный монолог был малой платой за месяц абсолютной свободы с катанием на мотоциклах, гулянием по кладбищам, дружбой с теми, кого мама называла “хулиганьем и пэтэушниками”. Ну и в городе у Поли совсем не было времени на прогулки.

***